Неточные совпадения
Стародум. Богату! А кто богат? Да ведаешь ли ты, что для прихотей одного человека всей Сибири мало!
Друг мой! Все состоит в воображении. Последуй природе, никогда не будешь беден. Последуй людским
мнениям, никогда богат не будешь.
Стародум. Льстец есть тварь, которая не только о
других, ниже о себе хорошего
мнения не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть станет.
Это
мнение тоже не весьма умное, но что же делать, если никаких
других мнений еще не выработалось?
Одни, к которым принадлежал Катавасов, видели в противной стороне подлый донос и обман;
другие ― мальчишество и неуважение к авторитетам. Левин, хотя и не принадлежавший к университету, несколько раз уже в свою бытность в Москве слышал и говорил об этом деле и имел свое составленное на этот счет
мнение; он принял участие в разговоре, продолжавшемся и на улице, пока все трое дошли до здания Старого Университета.
— То есть вы хотите сказать, что грех мешает ему? — сказала Лидия Ивановна. — Но это ложное
мнение. Греха нет для верующих, грех уже искуплен. Pardon, — прибавила она, глядя на опять вошедшего с
другой запиской лакея. Она прочла и на словах ответила: «завтра у Великой Княгини, скажите». — Для верующего нет греха, — продолжала она разговор.
И, перекрестив
друг друга и поцеловавшись, но чувствуя, что каждый остался при своем
мнении, супруги разошлись.
— Я не высказываю своего
мнения о том и
другом образовании, — с улыбкой снисхождения, как к ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют сильные доводы, — продолжал он, обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но в споре этом я лично не могу найти своего места. Я не вижу ясных доводов, почему классическим наукам дано преимущество пред реальными.
— Мне кажется, — неторопливо и вяло отвечал Алексей Александрович, — что это одно и то же. По моему
мнению, действовать на
другой народ может только тот, который имеет высшее развитие, который…
— Что ж, там нужны люди, — сказал он, смеясь глазами. И они заговорили о последней военной новости, и оба
друг перед
другом скрыли свое недоумение о том, с кем назавтра ожидается сражение, когда Турки, по последнему известию, разбиты на всех пунктах. И так, оба не высказав своего
мнения, они разошлись.
― Что ж, батюшка, слышали?. Подал отдельное
мнение, ― сказал Катавасов, в
другой комнате надевавший фрак.
Этот милый Свияжский, держащий при себе мысли только для общественного употребления и, очевидно, имеющий
другие какие-то, тайные для Левина основы жизни и вместе с тем он с толпой, имя которой легион, руководящий общественным
мнением чуждыми ему мыслями; этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуждениях, вымученных жизнью, но неправый своим озлоблением к целому классу и самому лучшему классу России; собственное недовольство своею деятельностью и смутная надежда найти поправку всему этому — всё это сливалось в чувство внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
Университетский вопрос был очень важным событием в эту зиму в Москве. Три старые профессора в совете не приняли
мнения молодых; молодые подали отдельное
мнение.
Мнение это, по суждению одних, было ужасное, по суждению
других, было самое простое и справедливое
мнение, и профессора разделились на две партии.
Вронский хотел сказать, что после неизбежной, по его
мнению, дуэли это не могло продолжаться, но сказал
другое.
Но притом было
другое, радостное для Сергея Ивановича явление: это было проявление общественного
мнения. Общество определенно выразило свое желание. Народная душа получила выражение, как говорил Сергей Иванович. И чем более он занимался этим делом, тем очевиднее ему казалось, что это было дело, долженствующее получить громадные размеры, составить эпоху.
Выходя от Алексея Александровича, доктор столкнулся на крыльце с хорошо знакомым ему Слюдиным, правителем дел Алексея Александровича. Они были товарищами по университету и, хотя редко встречались, уважали
друг друга и были хорошие приятели, и оттого никому, как Слюдину, доктор не высказал бы своего откровенного
мнения о больном.
Левин видел, что в вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль, состоящую в том, что русский рабочий имеет совершенно особенный от
других народов взгляд на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что, по его
мнению, этот взгляд Русского народа вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке.
И она опять взглянула на Левина. И улыбка и взгляд ее — всё говорило ему, что она к нему только обращает свою речь, дорожа его
мнением и вместе с тем вперед зная, что они понимают
друг друга.
А так как нет ничего неспособнее к соглашению, как разномыслие в полуотвлеченностях, то они не только никогда не сходились в
мнениях, но привыкли уже давно, не сердясь, только посмеиваться неисправимому заблуждению один
другого.
— Да, но в таком случае, если вы позволите сказать свою мысль… Картина ваша так хороша, что мое замечание не может повредить ей, и потом это мое личное
мнение. У вас это
другое. Самый мотив
другой. Но возьмем хоть Иванова. Я полагаю, что если Христос сведен на степень исторического лица, то лучше было бы Иванову и избрать
другую историческую тему, свежую, нетронутую.
Не говоря уже о разногласиях, свойственных всем советам, во
мнении собравшихся обнаружилась какая-то даже непостижимая нерешительность: один говорил, что Чичиков делатель государственных ассигнаций, и потом сам прибавлял: «а может быть, и не делатель»;
другой утверждал, что он чиновник генерал-губернаторской канцелярии, и тут же присовокуплял: «а впрочем, черт его знает, на лбу ведь не прочтешь».
Еще падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счет
других; но как только случится что-нибудь, по
мненью их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутину муха, и подымут вдруг крики: «Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом?
Она не умела лгать: предположить что-нибудь — это
другое дело, но и то в таком случае, когда предположение основывалось на внутреннем убеждении; если ж было почувствовано внутреннее убеждение, тогда умела она постоять за себя, и попробовал бы какой-нибудь дока-адвокат, славящийся даром побеждать чужие
мнения, попробовал бы он состязаться здесь, — увидел бы он, что значит внутреннее убеждение.
Купец, который на рысаке был помешан, улыбался на это с особенною, как говорится, охотою и, поглаживая бороду, говорил: «Попробуем, Алексей Иванович!» Даже все сидельцы [Сиделец — приказчик, продавец в лавке.] обыкновенно в это время, снявши шапки, с удовольствием посматривали
друг на
друга и как будто бы хотели сказать: «Алексей Иванович хороший человек!» Словом, он успел приобресть совершенную народность, и
мнение купцов было такое, что Алексей Иванович «хоть оно и возьмет, но зато уж никак тебя не выдаст».
Он знал ту крайнюю меру гордости и самонадеянности, которая, не оскорбляя
других, возвышала его в
мнении света.
Видно было, что матушка на этот счет была совершенно
другого мнения и не хотела спорить.
Одна за
другой, наивные ее попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и
другими проявлениями общественного
мнения; она перестала наконец оскорбляться, но все еще иногда спрашивала отца: «Скажи, почему нас не любят?» — «Э, Ассоль, — говорил Лонгрен, — разве они умеют любить?
Порфирий Петрович, как только услышал, что гость имеет до него «дельце», тотчас же попросил его сесть на диван, сам уселся на
другом конце и уставился в гостя, в немедленном ожидании изложения дела, с тем усиленным и уж слишком серьезным вниманием, которое даже тяготит и смущает с первого раза, особенно по незнакомству, и особенно если то, что вы излагаете, по собственному вашему
мнению, далеко не в пропорции с таким необыкновенно важным, оказываемым вам вниманием.
Амалия Ивановна, тоже предчувствовавшая что-то недоброе, а вместе с тем оскорбленная до глубины души высокомерием Катерины Ивановны, чтобы отвлечь неприятное настроение общества в
другую сторону и кстати уж чтоб поднять себя в общем
мнении, начала вдруг, ни с того ни с сего, рассказывать, что какой-то знакомый ее, «Карль из аптеки», ездил ночью на извозчике и что «извозчик хотель его убиваль и что Карль его ошень, ошень просиль, чтоб он его не убиваль, и плакаль, и руки сложиль, и испугаль, и от страх ему сердце пронзиль».
— О будущем муже вашей дочери я и не могу быть
другого мнения, — твердо и с жаром отвечал Разумихин, — и не из одной пошлой вежливости это говорю, а потому… потому… ну хоть по тому одному, что Авдотья Романовна сама, добровольно, удостоила выбрать этого человека.
Поверили глупцы,
другим передают,
Старухи вмиг тревогу бьют —
И вот общественное
мненье!
— Вот мое
мнение, — сказал он. — С теоретической точки зрения дуэль — нелепость; ну, а с практической точки зрения — это дело
другое.
— Я о ней
другого мнения, — поспешно и громко сказал Самгин, отодвигаясь от пьяного, а тот, опустив руки, удивленно и трезво спросил...
Но — о них есть и
другое мнение.
То, что, исходя от
других людей, совпадало с его основным настроением и легко усваивалось памятью его, казалось ему более надежным, чем эти бродячие, вдруг вспыхивающие мысли, в них было нечто опасное, они как бы грозили оторвать и увлечь в сторону от запаса уже прочно усвоенных
мнений.
Он замолчал, посмотрел — слушают ли? Слушали. Выступая редко, он говорил негромко, суховато, избегая цитат, ссылок на чужие мысли, он подавал эти мысли в
других словах и был уверен, что всем этим заставляет слушателей признавать своеобразие его взглядов и
мнений. Кажется, так это и было: Клима Ивановича Самгина слушали внимательно и почти не возражая.
— Прекрасный человек! Бывало, напутаешь в бумаге, не доглядишь, не то
мнение или законы подведешь в записке, ничего: велит только
другому переделать. Отличный человек! — заключил Обломов.
— Да, да; правда? Oh, nous nous convenons! [О, как мы подходим
друг к
другу! (фр.)] Что касается до меня, я умею презирать свет и его
мнения. Не правда ли, это заслуживает презрения? Там, где есть искренность, симпатия, где люди понимают
друг друга, иногда без слов, по одному такому взгляду…
—
Друг мой, я согласен, что это было бы глуповато, но тут не моя вина; а так как при мироздании со мной не справлялись, то я и оставлю за собою право иметь на этот счет свое
мнение.
— Дурак и ничего больше! C'est mon opinion! [Это мое
мнение! (франц.)]
Друг мой, если можешь, то спаси меня отсюдова! — сложил он вдруг предо мною руки.
— И оставим, и оставим, я и сам рад все это оставить… Одним словом, я чрезвычайно перед ней виноват, и даже, помнишь, роптал тогда при тебе… Забудь это,
друг мой; она тоже изменит свое о тебе
мнение, я это слишком предчувствую… А вот и князь Сережа!
Положение нашего романиста в таком случае было б совершенно определенное: он не мог бы писать в
другом роде, как в историческом, ибо красивого типа уже нет в наше время, а если и остались остатки, то, по владычествующему теперь
мнению, не удержали красоты за собою.
Но я готов отстаивать свое
мнение, теперь особенно, когда я только что расстался с китайцами, когда черты лиц их так живы в моей памяти и когда я вижу
другие, им подобные.
Кроме того, знание поднимало его в его
мнении выше
других людей.
Дергалось оно потому, что следующая буква, по
мнению генерала, должна была быть «л», т. е. Иоанна д’Арк, по его
мнению, должна была сказать, что души будут признавать
друг друга только после своего очищения от всего земного или что-нибудь подобное, и потому следующая буква должна быть «л», художник же думал, что следующая буква будет «в», что душа скажет, что потом души будут узнавать
друг друга по свету, который будет исходить из эфирного тела душ.
Она восьмой год при гостях лежала, в кружевах и лентах, среди бархата, позолоты, слоновой кости, бронзы, лака и цветов и никуда не ездила и принимала, как она говорила, только «своих
друзей», т. е. всё то, что, по ее
мнению, чем-нибудь выделялось из толпы.
Но теперь
другое дело: Хиония Алексеевна, по
мнению Агриппины Филипьевны, готова была вообразить о себе бог знает что.
— Как вам сказать: и верю и не верю… Пустяки в нашей жизни играют слишком большую роль, и против них иногда мы решительно бессильны. Они опутывают нас по рукам и по ногам, приносят массу самых тяжелых огорчений и служат неиссякаемым источником
других пустяков и мелочей. Вы сравните: самый страшный враг — тот, который подавляет нас не единичной силой, а количеством. В тайге охотник бьет медведей десятками, — и часто делается жертвой комаров. Я не отстаиваю моей мысли, я только высказываю мое личное
мнение.
Агриппина Филипьевна была несколько
другого мнения относительно Зоси Ляховской, хотя и находила ее слишком эксцентричной. Известная степень оригинальности, конечно, идет к женщине и делает ее заманчивой в глазах мужчин, хотя это слишком скользкий путь, на котором нетрудно дойти до смешного.
«И почему бы сие могло случиться, — говорили некоторые из иноков, сначала как бы и сожалея, — тело имел невеликое, сухое, к костям приросшее, откуда бы тут духу быть?» — «Значит, нарочно хотел Бог указать», — поспешно прибавляли
другие, и
мнение их принималось бесспорно и тотчас же, ибо опять-таки указывали, что если б и быть духу естественно, как от всякого усопшего грешного, то все же изошел бы позднее, не с такою столь явною поспешностью, по крайности чрез сутки бы, а «этот естество предупредил», стало быть, тут никто как Бог и нарочитый перст его.
У нас первого встретил Алешу, но, переговорив с ним, был очень изумлен, что тот даже и подозревать не хочет Митю, а прямо указывает на Смердякова как на убийцу, что было вразрез всем
другим мнениям в нашем городе.